Извините за многобукаф, но я читал и плакал:
Мне лет десять. Хулиган, хулиганом. Но не злобный, как сейчас, а просто пытливый. Сколько было познано и узнано нового после фразы: «А что будет, если…»Горка и ванная утварь. Корыто. Чугунное, тяжеленное. Мы, пока
его тащили с пацанами со свалки, чуть дикобраза не родили. Но дотащили. Заволокли на вершину обледенелой горки и сели думать. Думать было об чем, в частности, как управлять этим монстром. Отличник Дима робко предположил, что вставленная в сливную дырку палка вполне может послужить рулем. Ну, в крайнем случае, тормозом. Димино предложение было вполне рационализаторским и отдавало новизной в области рулежки, и поэтому, после недолгих обсуждений, в ходе которых идея была принята без доработок, наступило время ее внедрения. Внедряли мы недолго, но качественно. С той же свалки был притащен здоровый лом, который и стал тем самым рулем.Затем была небольшая драка за право быть первым испытателем, в которой победил Вадик, заплатив за это оторванным ухом на заячьей шапке. Глядя на ухо, Вадик очень дальновидно, флегматичным тоном, изрек про «немереных размеров пилюль от матушки» и принялся усаживаться на перевернутую ванну. Правда, сначала мы планировали ехать внутри корыта, но, как оказалось, таким макаром по льду оно скользит, как бульдозер по асфальту, а вот перевернутое, своими гладкими бортиками катится, как Плющенко по льду…
Суровый Вадик, с лицом мартышки, впервые запускаемой в космос, уселся на перевернутую ванну, как на лошадь, и воткнул ломик в слив. «Поехали!» — явно насмотревшись кинохроники, махнул он рукой.
— Эээ, погоди! — прервал запуск отличник Дима, — Там еще второй может сесть!И опять димино предложение не нашло возражений. Вторым пилотом, без споров и криков, был избран я. Во-первых, потому, что это именно я оторвал ухо у вадиковой шапки, а во-вторых, я уже уселся на ванну и пригрозил: кто попытается претендовать на мое место, тому я космический руль, временно превратив его в шпагу, затолкаю в организм по самую гарду.
— Ну, поехали! — второй раз скомандовал Вадик. Пацаны только пристроились к корыту, чтобы столкнуть его с горки, как…
— Э, а ну стой, шпана малолетняя! — мужик появился внезапно, и старт был отложен. — Вы тут че? А, катаетесь! — догадался он, дыша на нас праздником проводов зимы, с которого и шел.
— Ну-ка, скидай свое тело отсель! — почти вежливо попросил он меня. — Я поеду!
Выбора у меня не было, тем более, с той же стороны подваливала его компания из трех таких же дышащих невкусной водкой кренделей.
— Петро, а слабо тебе сесть вперед? — кто-то из тройки грамотно надавил на «слабо» злому дяде, — А то пацана вперед усадил и прячется за него…
— Слабо! — Петро одним движением перекинул Вадика за спину, тем самым показав, что он мужик настоящий, а не какой-нибудь картонный.
— Ну, чо стоите? — приподняв лом, торчащий в сливе, обернулся умный Петро, — Толкайте!
И только отличник Дима, глядя, как корыто заскользило вниз, пророчески прошептал: «Да-а, Боливару не увезти двоих…»
Ванна — штука тяжелая. А если она еще и хорошо скользит, то она еще и монстр. То, что они прошли точку невозврата, первым догадался Петя. Вадик безмятежно сидел позади него и крутил улыбающейся головой, как турист во время экскурсии, а вот Петя уже потихоньку начинал обделывать свои штаны.
— Как! Как ее тормози-и-и-ить?! — донесся до зрителей интересный вопрос.
Вадик повернул голову, посмотрел в спину мужика и, постучав по ней согнутым пальцем, что-то сказал.
Снежные вихри закручивались за несущейся вниз ванной, Вадик по-прежнему дарил свою улыбку на все стороны, а мужик, следуя вадиной подсказке, приподнял лом и, ухнув, всадил его в сливную дыру. Мы затаили дыхание, особенно его затаил Дима. Как автор теории прогрессивного руления, он с трепетом ожидал подтверждения своим выкладкам.
Подтверждения не случилось. «Ну, что, бывает…» — меланхолично вздохнул отличник Дима и вдруг как-то резко заторопился домой, когда лом, воткнутый на полном ходу в землю, вдруг превратился в стремительную катапульту, с конца которой, тоненько попискивая, вдруг отделился человек Петро и ушел по гипотенузе куда-то вверх. «Икар хренов, " — не оборачиваясь пробубнил стремительно удаляющийся домой Дима…
Я сомневаюсь, что мужик Петя успел сообразить, почему он только что втыкал лом с надежной на лучшее, а теперь летит альбатросом впереди чугунной шаланды, причем намного быстрее ее.
Все когда-то заканчивается. Что-то заканчивается хорошо, что-то плохо, а вот наша горка заканчивалась домом, который стоял на бетонных сваях. До сваи, подтверждая, что лететь всегда быстрее, чем ехать, первым добрался Икар, летящий первым классом. С легким, почти неслышным хрюком он впечатался в железобетон и некрасивым калачиком прилег у его подножья. Вторым, кто поцелует сваю, должен был стать Вадик. Но он за секунду до контакта прекратил крутить лицом и удивляться, куда делся пассажир, и, осознав перспективы, на ходу спрыгнул с этого Титаника. Никем не управляемая посудина, в полной тишине, стремительно подкралась к начинающему подниматься Пете, тактично улыбаясь сливом и грациозно помахивая ломом, и быстро, элегантно и со знанием
дела пришвартовала его обратно к свае.
Из-за остановившейся ванны раздались мелодичные маты, вслед за которыми появился Петя. Ошалело оглядевшись и заметив нас, он навел утраченную резкость и, как-то скособочившись, причем одновременно на обе стороны, поковылял к нам.
— Это писец! — кто-то вспомнил милого зверька. Нам бы рвануть в разные стороны, но мы почему-то стояли и смотрели, как к нам приближается возмездие.
Возмездие доковыляло до зрителей, посмотрело на молчащих мужиков, посмотрело на нас, причем таким взором, что писец замаячил совсем уж близко. И тут Петя заржал. Ржал он громко и самозабвенно, и этот ржач очень походил на крики обезьяны-ревуна. Он периодически морщился и, хватаясь то за ногу, то за бок, то за голову, издавал различной тональности звуки. В процессе ржания он успел обхватать всего себя, и я понял, что у мужика Петро не осталось ни одного нетронутого чугуниной места. Он всхлипывал, заикался, что-то мычал, показывая пальцем то на нас, то на грустно пришвартованную к свае ванну, отчего у всех закралось подозрение, что больше всего ему досталось куда-то по голове. Но нет, мужик гоготал вполне искренне…
Я даже не знаю, как его на самом деле зовут, но после этого случая, когда мы его встречали на улице, он всегда здоровался первым и начинал как-то странно похрюкивать. То ли смеялся, то ли молился.
