Люди ищут карты, атакуют архивы и краеведческие музеи, иногда все эти усилия оправдываются, иногда нет. Вернее я ошибся, усилия оправдываются всегда, дело просто в ценности находок. Нас с Джеком в дорогу подтолкнул случай. И что за увлечение такое, чуть что…..в дорогу, не на диван, не на пляж, а в дорогу. Мы и сегодня были с ним в пути, стоял замечательный летний день, и мы ехали по набережной Яузы. Мы ехали на встречу с человеком, информацию о котором получили, что называется через пятые руки. Он предлагал продать старые карты разных областей, но ничего по телефону не конкретизировал, включая цену. Мы договорились встретиться на Таганке, около метро. Но анализируя наши с ним переговоры, у нас было больше сомнений, чем оптимизма. Очень многие личности имея на руках «фамильную латунь» оценивают её как Фаберже.
Повальный синдром. Чем нравится лето, тем, что все время светло, темнеет к полуночи, проходит всего несколько часов и опять утро, вот это жизнь. Колеса шуршали по набережной, слева поблёскивали в лучах солнца, грязновато-мутные воды Яузы.
- Стой, стой, стой, ну стой же…. Джек тыкал пальцем в правое ветровое стекло.
Конечно же я не смог остановится на том месте где он начал голосить, тем более в крайнем левом ряду. Пришлось нагловато перестраиваться, и все равно я проехал мимо.
- Да что случилось? Я пытался отследить его взгляд, для чего пришлось вывернуть шею до упора. На пригорке стоял старый, дореволюционный дом из такого же старого дореволюционного красного кирпича, позже мы имели удовольствие видеть на нём, старинные штампы завода. Вот так всегда, кто-то витает в облаках , а кто-то сечёт земную поляну. Я включил заднюю, аварийку, и пополз в обратном направлении. Рамы в окнах дома отсутствовали, вокруг лежали кучи деревянного мусора, и вообще он был какой-то всеми брошенный и несчастный. Мне стало его жалко. Мы вошли в бездверный проём подъезда, и окунулись в прохладу, да в таком доме можно было жить без кондиционера. То, что наши коллеги по увлечению опередили нас, стало ясно с первого взгляда. Подоконники были сняты, наличники дверей удалены, судя по отверстиям в стенах, всё уже простучали. Сняты плинтуса и вскрыты полы. Я мысленно аплодировал профессиональным хирургам, хотя сам дом этого не заслуживал. Конечно всему свой срок, но стало скучно. Мы ещё побродили по помещениям, пиная ногами школьные дневники, календари и другой хлам. Я отыскал плоскую бутылку белого стекла, с выпуклым царским орлом (странно, что её не взяли), а Джек вытянул из кучи мусора пачку пожелтевших писем, перевязанную крест на крест, потемневшей бечевкой. Мы возвращались к машине, меня радовала найденная бутылка, Джек сдувал с писем пыль, зачем они ему оставалось загадкой. Упаковав всё найденное в супермаркетовский пакет, с чувством выполненного долга мы помчались на встречу. Чтобы не утомлять буду краток, этот придурок, иначе не скажешь, распечатал Менде на старой потёртой бумаге, и наверное искал неопытных идиотов. Или просто сам ненормальный. Чего только не встречалось, а удивляться не перестаю. До выходных оставалось три дня. После обеда на следующий день, раздался звонок на мобильник и я услыхал взволнованный голос Джека.
- Грег, слушай, тут нарисовалась тема, но требуется серьёзная доработка, да и вообще всё как-то непросто, надо обсудить, давай вечерком в нашем кафе, за водочкой покумекаем. Покумекать за водочкой, это была неожиданная форма диалога. На все мои вопросы Джек мычал, и конкретные ответы по телефону давать отказывался. Я был заинтригован и с трудом дождался вечера. Он сидел в углу, на столе стоял графин, стаканы, и лёгкая закуска. Вот это увертюра, проскочило у меня в голове, судя по всему, разговор предстоял интересный. Мы поздоровались, я сел напротив Джека и закурил сигарету.
Вот, выдохнул он, доставая из пожелтевшего конверта найденное письмо. Написано в 1919 году. Джек аккуратно расправил лист и отхлебнул из стакана, я автоматически последовал его примеру. Бумага была исписана мелким дрожащим почерком, судя по всему женской рукой.
- Почерк еле разобрал, поэтому давай прочитаю сам. Он нагнулся над письмом, и в полголоса забубнил содержание написанного. Я изложу основное. Сестра Любаша писала другой своей сестре Татьяне в Москву, что почти год назад в их деревне, люди не принявшие революционные перемены, забили до смерти военного комиссара, после чего подняли восстание. Любаша слава богу оказалась барышней с умом и развитой интуицией, поэтому собрав детишек и всё самое ценное, рванула из деревни в дальние края. Была она замужем или нет, из письма было непонятно. Но раз о муже не было сказано, значит его судя по всему, по какой-то причине не существовало. Через несколько месяцев эта несчастная женщина узнала, что деревню окружил отряд губчрезкома, и начал обстрел из орудий и пулемётов. Через сутки, восстание подавили, многие жители были убиты. Остальных сводили за церковь, кого-то расстреливали, а других увозили. Часть деревни была разрушена во время артобстрела, оставшуюся часть сожгли, предварительно свалив на подводы имущество жителей. Любаша прислала сестре весточку, что она с детьми жива и просила никому не говорить об этом письме, обещая позже, с оказией, сообщить, где она будет находиться. Я почему-то не сразу всерьёз воспринял прочитанное, всё напоминало главу из исторического романа. Потом мы начали рассуждать. Были известны – фамилия, имя, отчество получателя, и больше ничего, отправительница поставила нечитаемую закорючку, а штампы затёрлись и не сохранились. Обе сестры, судя по тексту, родом из этой деревни, т.к. перечислялись общие знакомые. Письмо было отправлено год спустя описываемых в нем событий, значит, всё произошло в1918, и всё это время Любаша боялась быть найденной, и скрывалась с детьми, возможно у родственников. Но это ничего не давало. Ужас всего происшедшего постепенно доходил до моего сознания, но представить себе всё это реально, сидя в современном комфортном интерьере, было трудно. Сработала автоматическая интуиция поисковика, при развитии таких событий, закапывалось всё самое ценное, в надежде, что потом это удастся вернуть. Мы, особо не упираясь в эмоциях, обсуждали, как вычислить местонахождение этой деревни. Письмо, как понятно, было из той найденной стопки. На следующий день утром, я с коробкой конфет стоял перед обшарпанным столиком жилконторы выселенного дома, и рассказывал даме, сидевшей в пыльной и тёмной комнатухе, душещипательную историю о своей несчастной родственнице, потерявшей тётку. Да ей было по барабану, она решительным жестом выдернула конфеты из моих рук и кинула мне потрепанный журнал, из которого по полу разлетелись замусоленные и разлохмаченные листы. Дом был не очень большой, и я в течение двадцати минут, сидя на корточках, отыскал нужное ФИО, дату и год рождения. Место рождения указано не было, а сама Татьяна умерла много лет назад. Жила она тогда одна, в коммуналке, и письма очевидно хранились в дальнем углу антресолей. Но уже известно было достаточно, я позвонил своему школьному приятелю, который теперь трудился в соответствующих органах, назвал адрес и остальные данные, и к вечеру вся инфа была у меня в руках. На удивление, ехать было не так уж и далеко, мы и дальше забирались. Я отзвонил Джеку, и он сел за отработку маршрута.
Обычно мы выезжаем в ночь на субботу, но в этот раз выехали просто рано утром, так, само собой. Никаких опасных предупреждающих знаков свыше послано не было,
а я честно говоря был настороже, сказывался опыт прежних поездок. На МКАДе попали в непонятную пробку для раннего утра, и тащились как черепаха до трассы. Да и потом ехали лениво, хоть и было свободно. Ну не крутились педали и всё. Нас как будто притормаживали, давали время подумать.
На старых картах деревня существовала, в ней было больше сорока домов, а вот на более поздних её уже не было, даже в виде урочища. Судя по всему, мы не ошиблись. Но вот душа как обычно не пела, и машина еле тащилась по трассе. Джек обычно всю дорогу излагает мне свои теории поиска или вспоминает прежние поездки, с таким пассажиром не уснешь, даже если тебе совсем невмоготу.
Я то хохочу, то злюсь на него, а бывает мы поём…… про «субмарину елового цвета». Сегодня мы просто молча тащились, часа уже четыре. В конце пути предстояло проехать через лес километров восемь по грунтовке, яма на яме, но джип с этим успешно справился. Деревню нашли быстро, даже по километровке, что нас удивило, на въезде стоял указатель с названием, вот это да, правда был он какой-то не совсем настоящий. На окраине по правой стороне стоял дом, и дальше через определённые промежутки ещё три. Мы тихонько ехали по обочине и вглядывались в рельеф, явно читались следы фундаментов, хотя трава уже выросла. Людей не было, дома были заперты. Решили начать с конца деревни, где торчали обломки старой церкви, кто-то поработал «на славу», остались части стен в два человеческих роста, а кое-где вообще пустота. Я остановился около последнего участка. Собрали и включили Эксп. Кирпичи на остатках фундамента, даже через столько лет хранили следы огня, дом принадлежал явно не бедняку. Всё происходило как-то лениво. Мы ходили, копали, находили железо, старые медные монеты, лопаты, серебряный крестик, гильзы от винтовки и нагана, снарядные осколки, превратившиеся в комок ржавчины, а день потихоньку подходил к концу. Искали на огородах и около фундаментов, но успели пройти совсем немного. Я провёл Экспом около большого трухлявого пня на огороде, пень очевидно раньше был здоровенным деревом и Эксп выдал ноту. Вот оно. Джек обкопал место по кругу и аккуратно начал вытаскивать ком земли.
Ком развалился еще на лопате, и стала видна квадратная, проржавевшая жестянка теперь уже не понятно из под чего. Открывали очень осторожно с помощью ножа. На свет появились два георгиевских креста, массивное золотое кольцо с витиеватым вензелем и горсть очень неплохих монет, одна из которых была коронационным рублём в отличном состоянии. Всё было завёрнуто в кусок плотной ткани похожей на войлок. Мы так и сели, даже ради этого стоило ехать. День заканчивался, хотелось есть. Продолжить решили завтра. Чтобы определиться на местности, нужно было подняться на холм, где находились останки церкви, до него было метров триста, и нам лень было идти. Поехали на джипе, заехали на самый верх, На удивление из трубы крайнего на въезде дома, вился белый дымок, с ночёвкой была непонятка, хотя мы не раз ночевали в машине. Спится тревожно, может придти какое нибудь животное, а хуже если человек. Обошли вокруг церкви, с обратной от деревни стороны, там росли густые деревья, и за ними виднелось старое, заброшенное кладбище. Мы прошли к нему, кое-где из земли выступали остатки надгробий, всё было заброшено и уныло. Листва на деревьях тихо шумела. Вечер становился серым. Настроение упало совсем в ноль, несмотря на находку, Возвращаясь, Джек поддел ногой кучку песка и перед нами с глухим стуком рассыпались проржавевшие гильзы. Он копнул ещё и ещё, гильз прибавлялось. Мы подняли головы и не сговариваясь пошли вперёд. Стена церкви была выщерблена пулями, и даже через столько десятков лет, в обильных пятнах, можно было угадать кровь. Я вспомнил строки из письма Любаши –
« Остальных сводили за церковь, кого-то расстреливали, а других увозили.»
Дыхание перехватило, и я почему- то повернулся спиной к стене, пытаясь разглядеть кого-то там впереди, а Джек стоял сжимая кулаки. Всё, что мы переживали тайно внутри нас, обрело реальность. Этот надвигающийся сумрак, шум деревьев, и чувство, что ты стоишь в разорванной рубахе у стенки, и сейчас грянет выстрел.
Всё дико и несправедливо, и нииичего нельзя сделать. Сколько их полегло здесь и за что? Свои, расстреливали своих, не делая скидки на возраст, и пол. Они умоляли, но пальцы комиссаров нажимали на курок, и крик «Слееедующий». Мы переместились в прошлое, и оно было ужасно. Почти стемнело, а нам мерещились вспышки выстрелов и тени погибающих у стен церкви людей. Из деревни доносились крики красноармейцев, скрип подводных колес на которые грузили тела и конфискованное имущество, редкие выстрелы. Плачь женщин и детей, резкие выкрики чекистов, и снова выстрелы.
А потом оглушительный треск, треск огня, который пожирал вчерашнюю счастливую жизнь этих людей, развиваясь над деревней в виде кумачового флага с серпом и молотом.